Никогда не думал, что доживу до этого
времени. Я полагал, что случится какая-либо неприятность. Ну, не знаю…
что-нибудь когда-нибудь произойдёт. И я вдруг внезапно помру, лишь бы не
доживать до этого возраста. Но оказалось, что жизнь увеличивается. Что дожить
до пятидесяти восьми лет не составляет особого труда. И что таким же образом
можно дожить и до пятидесяти девяти, и до шестидесяти лет. И даже до
семидесяти… Сколько будет моему отцу, когда мне исполниться семьдесят? Вот
именно.
Здравствуйте, друзья. Сегодня наш
разговор пойдёт о моём отце. Дело в том, что сегодня он отметил бы свой день
рождения. А именно – ровно… девяносто девять лет. Представляете? Девяносто
девять и ни годом меньше. Обалдеть.
А начиналось всё очень хорошо. Шла война
(что, конечно, не очень хорошо, но всё же). И после войны отец, которому на тот
момент шёл двадцать шестой год, решил жениться. И – женился. На комсомолке,
активистке, спортсменке и просто красавице. Он женился на Елене (взявшей его
фамилию). И вскоре у них появился ребёнок. А именно – девочка.
Жили они, можно сказать, великолепно.
Оба знали языки. Отец –итальянский (что для него было вполне естественно),
французский (он учился во Франции), немного русский (его он знал хуже всего).
Не говоря уже о родном молдавском.
Она тоже знала языки – чуть больше, чем
мой отец. У нее было высшее образование. У отца тоже высшее, но не признанное
позже «советами». Ну и ладно.
Потом был очень тяжёлый год – 1945-1946.
В этот год в Молдавии случился голод. Случай беспрецедентный – поскольку эта
земля голода никогда не знала. Откуда голод, если всё, что ни воткни в землю,
тут же произрастает и плодоносит?
Но голод был такой, что малых детей
отпаивали вином. Вино у людей было, а хлеба – нет. Хлеб весь забрали для
прокорма огромной Красной Армии.
Потом оказалось, что голод страна
пережила. И в 1946 году, осенью, отца и его жену посадили. Точнее – посадили
его жену. За организацию голода в стране. А отец пострадал за компанию. Хотя
срок впаяли именно ему – 10 лет лагерей. А её сослали на Дальний Восток. Вместе
с дочерью.
На этом история семьи и закончилась. Они
немного попереписывались. И года через четыре она сообщила мужу о том, что ей
надо выходить замуж. Что время подпирает. И что дочка уже называет папой
другого человека.
Мой отец немного подумал. Да и дал жене
развод.
Дело в том, что ей развод не был нужен.
Их развели бы и без этого. Время было такое, что человек под судом оказывался
вроде как… не человеком. И развод просто утверждали – так или иначе. Утвердили
и у этой семейной пары. Просто жена оказалась прозорливей. Подумала – а вдруг
что-нибудь в жизнь не сложится? Вдруг через какое-то время мне придётся
вернуться к этому человеку – к моему отцу? И она развелась, как положено.
Отцу же ничего не оставалось, как
принять её решение… Да, кстати, приехав в Инту, он по-настоящему сел. Ему дали
огромный срок – десять лет. За что? За связь с Троцким. Кто это такой – отец не
знал. Позже понял, что Троцкий был убит «советами» за год до войны – в 1940-м.
А срок дали за связь с ним. То есть вроде как с человеком, которого не было уже
шесть лет… Говорю же – обалдеть.
Потом наступило время работы. Отец года
четыре провёл за проволокой. Был обычным заключённым. Но заключённым бывалым –
поскольку у него был достаточный опыт бухгалтерии. Его освободили (под подписку
– так называлась тогда эта полу-свобода, когда ты жил за проволокой, но каждый
день приходил на проверку в лагерь). И назначили главным бухгалтером
тринадцатой шахты – той, которую со временем затопило (по этой истории в Инте
был снят фильм «Случай на шахте номер восемь»).
Короче, в течение шести лет отец был
почти свободным человеком. Он ходил на работу, подписывал документы. Но на
собрания коллектива не ходил. Не имел права. Да, и не рвался… Я об этом узнал
намного позже – когда уже проходил обучение в институте.
А потом наступило время «реабилитанса».
Отец написал документы на десятки людей. На артистку Русланову, сидевшую в
Воркуте (да, Русланова сидела – а вы не знали?). На Спинеев. На Креймеров. На
всех, кто так или иначе сидел в сталинских лагерях.
У некоторых сидельцев были очень тяжёлые
судьбы. Некоторые из них едва ни умерли… Например, мой дедушка. Он отсидел один
срок. И, посчитав себя невинно обвинённым, подал на пересуд. И ему добавили
срок – на двадцать пять лет. Итого – тридцать пять лет отсидки. Кого хочешь
такая штука поломает.
Дед сильно сдал. Он похудел. В
результате заболел водянкой. И его выбросили на помойку – точнее, комиссовали
по причине полной непригодности. Он потихоньку умирал на Втором районе (точнее
– на Втором лагпункте).
Однажды отец шёл домой по дороге,
ведущей от шахты до избушки, построенной из всякого хлама. Он был уже почти
свободным человеком… И вдруг рядом с помойкой он уловил какое-то шевеление. И
этот шевелящийся, как оказалось, человек матерился. И матерился по… молдавски!
«Мэй, баец!» - окликнул отец. Он ещё не верил, что это и в самом деле человек.
А тот обессиленно… заплакал. Он был не в силах что-то объяснить. Он – умирал.
Отец забрал этого человека домой.
Выходил и вынянчил. А когда тот поправился, он написал в органы письмо, по
которому деда полностью реабилитировали. И даже выплатили деньги за проведённые
в лагере годы. Точнее – за шестнадцать лет.
Когда дед оклемался и смог говорить, он
однажды пообещал отцу, что выпишет из Сибири самого родного человека – свою
дочь. Выпишет и отдаст за него замуж. Это была такая благодарность. К тому же
отец был хорошей партией для дочери. Разве что только на семнадцать лет старше.
Так и произошло. Мама приехала, оставив
в Томске техникум. Она приехала сразу – как только нашелся её дед. Единственный
для неё родной человек в то время. И как только она его увидела, так сразу и
сказала – «да». А потом уже повернулась к моему отцу.
И они стали мужем и женой.
Потом появился я. Через пятнадцать лет после
войны. 13 мая 1960 года. До сих пор не знаю, почему этот день никак не
отмечается… Хотя – правильно, что не отмечается. (Не обращайте внимания, это я
немного балуюсь).
Потом была настоящая жизнь… Правда, без
деда. Он умер в 1961 году. Мне был всего год с небольшим. Но я помню тот день…
Точнее – мне кажется, что помню.
Ту фотографию, на которой мы прощаемся с
дедом, я, буквально, выучил наизусть. Я смотрел на неё годами. Я смотрел на
неё, когда мне было десять лет. Когда мне было пятнадцать лет. Когда мне было
двадцать лет.
Я смотрел на неё. И мне казалось, что
самое настоящее горе – это потерять близкого человека. Такого, как мой дед…
Оказалось – нет. Самое настоящее горе – потерять отца. И потерять мать.
Моё горе в результате стало полным и
абсолютным. Я утратил не только отца и мать. Я утратил веру в людей. И само
желание жить… Но потом появилась Юля. И жизнь повернулась в другую сторону…
Что мне запомнилось из интинского опыта?
В шестидесятые годы к нам в Инту приезжал зоопарк. Точнее – зоосад, в котором
были только старые животные (у нас он назывался «зверинец»). Зоосад из
ростовского зоопарка (из Ростова-на-Дону).
У нас в Инте зоосад располагался сразу
за речкой – если переезжать её по мосту через плотину. Там в полукилометре от
моста располагается небольшой старый парк. Если присмотреться, то парк этот был
бывшим местом, где распределяли работу для женщин. Дело в том, что здесь была
женская зона. И женщины получали самые идиотские задания – например, полностью
перекопать русло реки Инты, чтобы направить течение в новые берега… Зачем? Да
черт его знает. Ни за чем. Просто так.
Но это было задолго до меня. С 1960 года
зон в Интинском районе не было. Вообще. А история «Минлага» потихоньку стала
забываться… До того времени, пока не стали строить здания горсовета. Его
построили на старом кладбище. Дети играли выкопанными костями. И никто даже не
предполагал, что за останки здесь лежат. Оказалось – останки хороших людей. Под
номерами – под цифрами и буквами…
Да, так вот – зоосад. Я был в этом
зоосаде каждый год. А он до семидесятого года приезжал в Инту, наверное, раза
три или четыре… Хотя, может он приезжал и два раза. Я не помню.
Зато мне на всю жизнь запомнились орлы и
обезьяны. Львы и верблюды. Пони и лошади. Я запомнил всех животных, на которых
мы ходили смотреть помногу раз.
Интересно, что вход в зоосад был
платным. И с нас, с детей, тоже брали деньги. Но родители нам их давали. И
проблема была лишь в том, чтобы добраться до зоосада. От нас это было довольно
далеко. Нужно было добираться автобусом, а потом идти пешком. И я поначалу уставал.
Какое было время. Хорошее? Нет –
идиотское. Мы же не знали, где живём. Я, к примеру, думал, что мы живём в очень
хорошем городе. И что в мире нет справедливей и лучше государства, чем СССР…
Эх, если бы знать.
Впрочем, позже я узнал. И благодарен
своему отцу (который меня очень любил), что он ничего в моей жизни не
переиначил. Не запретил верить в Ленина. И даже настаивал, чтобы я вступил в
партию… Но я в партию не вступил. Я уже знал, какое это дно.
Отца не стало в 1992 году. Он прожил ещё
две недели за своим 73-летним юбилеем. Потом отправился на почту отправлять мне
посылку с орехами. Поднял её на прилавок. Поставил. И… упал уже мёртвый.
Обширный инфаркт.
Я похоронил его. А когда приехал домой,
то получил и посылку. В ней были грецкие орехи. Один к одному. Словно память о
моём несчастном отце.
С той поры прошла уйма лет. И я
вспоминаю своего отца каждый день. Точно говорю – каждый день. Или каждый
вечер, когда ложусь спать.
Происходит это так. Я ложусь. Закрываю
глаза. И передо мной склоняется его лицо – немного неправильное, но очень и
очень красивое.
Отец по-молдавски мне что-то говорит. И
я его понимаю… Удивительное дело – в жизни я молдавского языка, можно сказать,
не знаю. Но можно предположить, что знаю. Ведь мой отец всегда говорил по-молдавски
лучше, чем по-русски.
Сегодня ему девяносто девять. Столько
лет люди не живут. Но в следующем году ему будет ровно сто лет. И я надеюсь,
что он, наконец, меня оставит… Нет, только не это. Ни к чему. Абсолютно ни к
чему.
Он здесь ни при чём. Этот человек, мой
отец, прожил свою жизнь так, как смог. Он прожил жизнь очень честного, очень
открытого и очень ответственного человека.
Теперь моя очередь. И я наделал столько
ошибок, что разобраться с ними сможет только очень строгий судья. То есть – я сам.
И ещё мой отец. Мой очень хороший, очень добрый папа.
Прости меня… отец…
Комментариев нет:
Отправить комментарий