Пляжная жизнь

Если вы думаете, что мы живём размышлениями о русских туристах, то вы сильно ошибаетесь. Мы о них вообще не думаем. Имеем, конечно, в виду, но не более того. Дело в том, что наша жизнь состоит из работы, из отдыха, из приключений и только чуть-чуть из размышлений о русских туристах… Хотя – нет. Русские туристы занимают у нас ещё меньше времени. О них мы рассуждаем только тогда, когда они вляпываются в какие-нибудь истории. А поскольку мы с ними дел не имеем, то и говорить о русских туристах можно лишь в приблизительном смысле. Мол, они, конечно, есть. И мы о них иногда говорим. Но исключительно редко. Можно сказать, что… никогда.

Сейчас поясню это утверждение (не применив больше ни разу понятие «русский турист»). Допустим, мы оттрудились на ниве отечественной словесности целый день. Написали гору замечательных текстов, отослали их заказчикам и решили немного отдохнуть. Прогуляться, к примеру, к морю. Или где-нибудь вокруг нашего дома («вокруг» означает километров восемь по самым разным путям). Короче, мы отвлекаемся от своей работы и идём гулять.

Скажите, может ли человек в нашем состоянии (а после работы я нахожусь, можно сказать, в полной прострации) желать себе неприятных приключений? Чтобы кто-нибудь пудрил ему мозги и затевал какие-нибудь разговоры? Чтобы ты, несчастный, вникал в его дела, изображал участие, возмущался или, наоборот, соглашался с его утверждениями? Нет и ещё раз – нет!

У нас и близкие люди знают, что подходить ко мне в таком состоянии бесполезно. А поскольку близкий человек у меня один – Юля, то и разговор на этом, как правило, закончен.

Мы общаемся с ними (с этими кентами) исключительно редко. Раза два в году. Или даже реже. Припомнить, во всяком случае, трудно. Очень трудно.

Но вот с тайцами мы сами ищем всяческих контактов. Это очень дружелюбные люди. И очень непосредственные.

Хотя… есть среди наших людей и такие, с которыми мы встречаемся с большим удовольствием. Но мы их считаем не вполне русскими. Нет в них того патриотизма, что сквозит в русских людях. Патриотизма в самом плохом смысле этого слова. В самом дремучем.

Таких людей, которые доставляют нам немало радости, мы тоже относим к тайскому чуду. Они говорят по-русски, но темы их разговоров вообще не пересекаются с темами о России. Какая Россия – мы же в Тае? И говорим исключительно о Таиланде. Иногда, конечно, переходим к разговорам о России. Но исключительно в отрывочном ключе. Нам лень говорить о родине. И лень въезжать в эти подробности.

И ещё – этих людей в нашей жизни довольно много. Точнее – около сорока человек. Я не знаю, хватит этого или нет. Но я сейчас веду не писательскую жизнь. Я – обычный пенсионер (по состоянию здоровья и без пенсии). И я сложил с себя все писательские обязательства. Поэтому могу говорить, как частное лицо.

Так вот – об отношениях с тайцами. Есть среди них такие люди, которых мы вспоминаем достаточно часто. И есть такие, воспоминания о которых приходят к нам редко.

Часто мы вспоминаем наших девушек – Гину и Меу. Их мы, пожалуй, вспоминаем даже очень часто. А редко – монаха из ближайшего монастыря. Мы не знаем, как его зовут. Не удосужились спросить. И встречали его раза три – по дороге к дворцу «куриного короля».

Он направлялся на свои занятия по английскому языку. Был очень вежлив и очень сосредоточен. Он говорил с нами, упуская все междометия и все детали английского языка. Он применял только глаголы и существительные, расставляя их в самых разных сочетаниях. И, что удивительно, мы его прекрасно понимали. Между нами не было опостылевшего языкового барьера. И не было препятствий непонимания. Мы ощущали себя с ним очень и очень комфортно.

На нём была скромная одежда – оранжевая туника и обычные юго-восточные сандалии. На лбу – неяркая татуировка в виде каких-то заклинаний. Но татуировка не портила его лица. Напротив, она придавала ему загадочности.

А ещё в его руках был скромный зонтик. Им он укрывался от палящего солнца. И одна, всего одна толстая тетрадка, которую он не открывал, но сжимал в руках. В этой тетрадке были записаны уроки английского языка. Но он говорил, не заглядывая в тетрадку. Ему уже это было не нужно.

Вспоминаем мы и наших девушек – Гину и Меу. О них мы довольно часто говорим. Словно мы и не уезжали куда-то, а остаёмся жить в том самом доме, в котором нам в конце концов стало некомфортно.

Тут надо заметить – стало некомфортно не из-за Гины и не из-за Меу. И не из-за индуса Пату (хотя с Пату ситуация сложнее). Мы огорчились из-за топота одного инвалида из Норвегии. Или из Швеции. Это неважно. Он очень громко топотал. И делал это на протяжении шести месяцев. В конце концов, мы и не выдержали. И съехали – благо в Паттайе с жильём проблем не существует. То, что мы нашли, оказалось гораздо лучше того места, где мы прожили три года.

Меня очень впечатлили слёзы Меу. Да, именно слёзы. Когда мы уезжали, а это было, если не изменяет память, утром 1 мая, она увидела нас. И – разрыдалась. И я вдруг пожалел, что мы уезжаем. Очень пожалел.

А ещё я вспоминаю того тайца, с которым у нас сложились добрые отношения. Да, он жил у дороги – чуть ниже нашего Спуна. У него был сын и два автомобиля. А ещё были мотоцикл, на котором он ездил, такая же в возрасте жена и хороший дом. Он возился возле него, когда мы проходили мимо. При этом он всегда откладывал свои дела и беседовал с нами.

Между нами был неодолимый языковый барьер. То есть мы с трудом понимали друг друга. Но всегда подробно обсуждали все детали нашего появления. Например – как мы себя чувствуем в этой жаре. И как чувствует себя он. Как мы уважаем его супругу. И как уважает он нас. И так далее – вплоть до обсуждения подросшей пары собачек, живших у него на всём готовом.

Когда мы проезжали в последний раз мимо его дома на тук-туке со всеми вещами, этот таец вышел на дорогу, посмотрел нам вслед. И горестно всплеснул руками. Его простое лицо выражало искреннее недоумение. И даже горе. Он не понимал, как мы оставили его со всем этим хозяйством. Хотя мы всего лишь переехали в другое место для жизни. Вот так.

Этих историй накопился целый миллион. Вспоминая их, мы заново их переживаем. И далеко не всегда я ощущаю, что поступил абсолютно правильно – покинув эту жизнь. Нет, не правильно. Не надо было останавливаться. Не надо было покидать этих людей.

Но что произошло, то произошло. Теперь уже трудно что-то изменить. Тем более, что туда, на старое место, нас ни в коем случае не тянет. Нам не хочется поприсутствовать в том месте. Где мы когда-то жили. Поговорить с Гиной. И с тем дружелюбным финном. И с тем здоровенным немцем, который на семьдесят седьмом году женился. Нам этого не хочется. Мы пережили эти моменты. И давно успокоились. Впереди у нас новая жизнь. И новые дружеские контакты.

Их довольно много. Но нас подводит то обстоятельство, что мне и Юле не нужны друзья. Вообще, никакие. Мы находимся в том состоянии, когда нам вполне хватает друг друга. Мы элементарно счастливы (как ни стыдно в этом признаться). Поэтому мы легко впускаем к себе чужих людей и легко их выпускаем.

Впрочем, те люди, о которых я сейчас веду речь, у нас не задерживаются по иным причинам. Они попросту нас не особенно понимают. В смысле – понимают, конечно, что я интеллигентный человек, зарабатывающий на жизнь своим талантом. Но каким талантом – не понимают.

Может, я торговец недвижимостью? Или какой-нибудь юрист? Или врач-онколог? Или что-нибудь ещё – такого же типа? Сказать «писатель» попросту невозможно. Писателя они воспримут, как бездельника и вруна. Или как побирающегося человека – если посмотреть на имена их писателей в книжном магазине.

Увы, тайская культура в том виде, в котором мы её знаем, не зависит от писательского мастерства. Она ориентирована на картины, на сценическое искусство. Причём, в своём виде – не в европейском. Когда-нибудь я расскажу вам о театральном искусстве Таиланда. И об удивительных королевских фотографиях. Когда-нибудь, когда у меня появится желание. Договорились? Но не сейчас, не сейчас.

Так вот – тайская культура без писательского труда вполне обходится. Хотя они читают какие-то книги. И даже зачитываются Буддистскими историями, переложенными неведомо кем и неведомо когда.

Кстати, их письменность возникла относительно недавно. Лет двести или двести пятьдесят назад. А до этого грамотными людьми были только члены королевской семьи.

Я эти подробности знаю. И зарабатываю исключительно в России. Пока, скажем так, в России. Что будет потом – неизвестно. Но без куска хлеба я не останусь.

Отношение тайцев ко мне вызывает огромное уважение. Они не очень понимают, кто я и чем занимаюсь. Но им этого и не нужно. Я для них – фаранг. Уважаемый человек. Пожилой человек. И этого вполне достаточно.   

Когда мы едем в тук-туке по Сукхумвиту (то есть по тайскому маршруту), мы никогда не стоим. Это исключено. Я пожилой фаранг. Улыбающийся человек. Меня надо усадить. То есть сначала Юлю, а потом меня. И все уступают место, хотя мы, бывает, отказываемся. Они предлагают сесть несколько раз. И мы им уступаем.

Это работает на сто процентов. И этому можно только позавидовать. И, конечно же, поучиться (если это возможно в принципе, в чём я лично очень сомневаюсь).

Вообще же мы ведём с Юлей размеренную пляжную жизнь. Пляжную не в смысле лежания на пляже – мы не были на нём с мая 2012 года. И с осени 2015 года не посещаем бассейн (из-за кое-каких особенностей моего диабета). Но это всё ерунда. Мы проживаем жизнь заслуженных отпускников. Мы питаемся, как отпускники. Мы гуляем, как отпускники. Мы даже работаем, как отпускники.

Правда, у нас нет будущего, но есть вполне определённое настоящее. И это замечательно – ибо будущим мы уже жили достаточно долго. Прожили таким образом юность, молодость, зрелость. Дожили до старости. И вдруг поняли – а впереди-то всё, конец… Нет, ещё не конец. До конца ещё надо дожить.

Мы ведём пляжный образ жизни… Но что в него входит? Съемное жильё приличного уровня комфорта? Да, это имеется. Непостоянство наших намерений? Да, отчасти. Но ещё и спокойное, уравновешенное существование без революций и каких-либо реформ.

Хватит с нас реформ. Деньги есть. И их много. И издевательские слова Медведева не для наших ушей. Они для тех, кто не может покинуть родину. Кто на что-то ещё надеется.

Мы тоже надеялись. Но надежд больше нет. А есть – плавное и очень комфортное угасание. Как свеча на тихом ветру.

            
                         На снимках – наша Паттайя. Прогулочные подробности.