Иммигрейшен офис

Первым делом один вопрос. Вы когда-нибудь сталкивались со службой, которая основана не как у нас, лишь бы быть, а предназначенной исключительно для людей? Для людей – это значит, что ты приходишь в неё, у входа сталкиваешься с бесплатными (абсолютно!) помогальщицами, которые тебя выслушивают, вникают в твои фаранговские дела, помогают оформить нужные бумаги, потом выдают номерок, по которому продвигается очередь. И ты стоишь здесь аж целых двадцать минут – ожидая, когда тебя обслужат. А тебя обслуживают быстро и качественно. Ты даже можешь совсем не знать языка (как происходит со мной), можешь едва-едва объяснить, что тебе нужно. И тебя в любом случае понимают. Понимают и делают всё, чтобы ты остался доволен… Вы с таким сталкивались? Нет? Тогда я вам объясню – что такое «иммигрейшен офис».

Это словосочетание не особенно правильное. Оно означает комплекс государственных услуг, оказываемых фарангам. Мы «обслуживаемся» в иммигрейшен офисе вот уже шестой год. Точнее – скоро будет шесть лет, а пока пять лет и десять месяцев. И всё это время – каждые три месяца – мы удивляемся, как мы им не надоели.

Эта служба работает в любое время. И ты можешь сюда прийти тогда, когда тебе это нужно. Ты приходишь, а через двадцать минут уходишь. И на душе у тебя царит нега и покой, потому что в кармане у тебя лежит то, ради чего ты сюда явился. То есть годовая виза.

Кстати, виза… Она стоит всего 1900 бат за год. Это пенсионная виза, которая даётся с пятидесяти лет. До пятидесяти лет она недоступна. Но до пятидесяти лет недоступны и другие развлечения – вроде постоянного, пусть и небольшого дохода, на который ты можешь жить.

Мы платим по 1900 батов за визы. В смысле – каждый. Получается 3800 бат. И это всё, что мы должны заплатить за жизнь здесь. Остальное – оплата жилья, питание, покупка вещей – в этот список не входит. Хотя для этого остального нужно, как минимум, десять или пятнадцать тысяч бат. На двоих.

Эти цены шокируют нас до сих пор. Каждый раз, расплачиваясь в банке или в магазинах, я на минуту замираю и думаю – не ограбил ли я кого-нибудь? Не влез ли в криминальную среду, присвоив себе чужие деньги? Потом приходит осознание – нет, не влез. Просто это и есть – коммунизм. В том смысле, что всё стоит ровно столько, сколько стоит. И никаких попыток тебя нагреть, наварить на каждой услуге лишние сто процентов, обмануть и выгнать прочь.

Говорят, это общество бывших рабов. Я согласен – пусть я буду рабом. Таким рабом – каким являются эти улыбчивые люди. Пусть делают со мной, что захотят – лишь бы кормили меня, содержали и удовлетворяли прочие потребности. И они кормят, содержат и удовлетворяют. Но при этом никуда не лезут. Вообще никуда.

Вот это рабы – завистливо думаю я… Хотя, почему завистливо? Завидовать приходится – не спорю. Но завидовать мне самому. То есть самому себе.

Как у нас это называется? Социальной справедливостью? Ну, пусть будет социальная справедливость. Неважно, как оно называется. Важно, что оно есть.

Мы приходим в офис иммигрейшен оформлять очередную годовую визу. Первым делом мы предоставляем паспорт – старый, в котором уже вырезана часть листа. Здесь находится листок, который у нас открепят и запишут всё, что положено, в новый паспорт – десятилетний. Это та условность, которую мы обязаны пройти. По старому паспорту мы находимся в Таиланде полгода. И сейчас вынуждены оформить новую визу – на год, поскольку старая не действует.

Короче, мы пришли в иммигрейшен офис. И получили номерок – восемьсот сорок седьмой и восемьсот сорок восьмой.

Это означает, что перед нами уже прошли процедуру оформления сорок семь и сорок восемь человек. Точнее – должны пройти, поскольку на табло светится номер тридцать седьмой. Перед нами десять человек.

Время, которое мы ожидаем в своей очереди, ровно двадцать минут. Двадцатью минутами всё и заканчивается. Мы сидим и ждём, пока трое служащих разбираются с документами троих сидящих перед ними пенсионеров.

Никакой спешки. Один из служащих (кстати, военный) успевает выпить чаю. Он одной рукой шпарит на компьютере, в другой зажимает чашку. И может при этом ещё и пошутить.

Вообще, мне удивительно наблюдать, как они работают. Я знаю, что мне нужно вот к той женщине. Но я могу попасть и к мужчине, и к ещё одному военному, который сидит крайним справа. Мне все равно, к кому попасть. И им все равно. Они просто работают.

Проходит двадцать минут. И на табло высвечивается моя очередь. Я подсаживаюсь на стул напротив этой женщины. А рядом стоит моя Юля. Мы всегда так делаем – я сижу, а на стоит. Хотя оформляет всё она, а не я.

Впрочем, сидеть мне очень недолго. У меня из паспорта вынимают прикрепленную бумажку, которую просвечивают на сканере. Потом вписывают новую дату в такую же бумажку. И саму новую бумажку прикрепляют уже к новому паспорту. То же самое делают и в паспорте Юли. Всё очень просто – проходит около двух минут. И после этого наступает очередь восемьсот сорок девятого кандидата. А потом восемьсот пятидесятого.

Очередь потихоньку движется. Но это и не очередь вовсе. Люди сидят на стульях. Им комфортно. Раньше они смотрели телевизор – пока он тут был. Сейчас телевизора не видно. Но просидеть двадцать минут спокойно, без шума и спешки, само по себе несложно. Даже очень несложно – если учесть, как бежали эти люди к открытию иммигрейшен офиса.

Мы уже не бежим. Мы идём очень спокойно. И с интересом наблюдаем обгоняющих нас фарангов, спешащих оформить свои визы. Мы понимаем, что в этой спешке они будут правы. А мы правы в своей неспешности. Здесь становятся правы все – и спешащие, и неспешащие. Всем будет всё оформлено. Причём, примерно в той же последовательности, в которой мы сюда пришли. Ну, почти в той – с некоторыми нюансами.

Потом мы встаём в очередь к окошку номер один. Точнее – не встаём. Мы получаем у помогальщиц бумаги с анкетой, заполняем её, потом копируем паспорта, готовим фотографии, свидетельство о браке и прочие нужные бумаги. После того, как всё подготовлено, мы снова идём к помогальщицам. И они аккуратно переписывают то, что мы накалякали. И дают нам номер – на этот раз сто восемнадцатый. То есть перед нами семнадцать человек народу. А мы – восемнадцатые.

Эта очередь имеет значение, поскольку сезон стоит самый что ни на есть высокий. Народу в Паттайе полным-полно. И даже чуть больше. Русских поменьше. Но только русских. Остальных – ужас сколько.

В иммигрейшен офисе не протолкнуться. Хотя, не протолкнуться – это не про иммигрейшен. Здесь всегда полно народу. И всегда есть место, где присесть.

Кстати, русских видно за километр. Они занимают самые неудобные места и держатся за них. Хотя, их никто и не сгоняет. Они привыкли к нашему неудобью – когда ты приходишь, скажем, в какую-нибудь контору. И тебя всеми силами с этого света сживают. Чтобы ты, тварь ничтожная, знал, какая ты, понимаешь ли, срань. Чтобы знал, что прийти сюда ты можешь, а выйти живым и здоровым – навряд ли.

Но тут ничего этого нет. И ты, занявший своё неудобное место (скажем, на приставном стуле рядом с аквариумом), через двадцать минут всё равно встанешь и получишь свои документы. И выйдешь на улицу, недоумевая – что, это всё? И никто над тобой не издевается, никто тебя не высмеивает, никто не ругает? Нет, не ругает никто. Ты пришёл получить свой документ – ты его получил. Теперь ты волен гулять на все четыре стороны.

Но мы ещё не вольны. Прошло ещё двадцать минут. И мы подошли к первому окошку – туда, где оформляют годовые визы. Мы приготовили абсолютно всё. Я расписался на копиях. В заявлении. В анкете. Я расписался везде, где это требовалось. И Юля сделала точно так же.

Потом мы ждём, когда человек, принимающий все бумаги, освободится. Перед нами сидят трое. И мои часы показывают, то заканчивается вторая двадцатиминутка. Интересно, успеем мы сдать все документы или не успеем?

Но мы успеваем. Этот человек – таец – принимает наши документы. Он быстро перечитывает все бумаги. Возвращает какие-то нам. Подставляет те, на которых мне надо расписаться (и я расписываюсь, но не так, как положено, а криво и неуверенно). Потом он складывает все бумаги воедино и кладёт их на общий стол. А нам протягивает номерок. И говорит – «в понедельник после обеда прошу за документами». Говорит, между прочим, на чистом английском языке. И ослепительно улыбается.

И мы выходим из офиса иммигрейшена на улицу. По пути Юля смотрит – когда у них обед. Нам же сказано прийти после обеда. Но обеда у них… нет. Нет обеда вообще. И тут Юля догадывается, что «после обеда» - это означает после двенадцати часов. Вот и всё. Так выглядит слово «афтенун» в том значении, в котором мы его услышали. И никаких разночтений.

Вот так мы и сходили вчера в офис иммигрейшен. На всё у нас ушло не более сорока минут. Точнее – чуть меньше. Мы не особенно следили. Хотя, в других случаях, когда нам нужно всего лишь отметиться в иммигрейшене, на всё уходит гораздо меньше времени. Иногда и десяти минут достаточно.

Что в офисе есть любопытного ещё? Очень дешёвый копир – есть. Очень дешёвая фотография – есть. Места, где можно заполнить бумаги – есть. Помогальщицы, о которых я уже рассказывал, есть. И места, на которых можно посидеть, дожидаясь своей очереди – тоже есть.

Короче, есть абсолютно всё, что нам и требовалось. Да, есть и то, что нам было не нужно. Например, кафе. Или места для отдыха. Есть место, где можно спокойно покурить… Кажется, всё.

Ах, да – нет возможности для чиновников брать взятки. И вообще, мы видим не чиновников, мы видим военнослужащих. Добрых, приветливых, очень активных, умелых.

А где в Таиланде есть такие чиновники, как наши? Где можно дать на лапу? И где нужно дать на лапу – если ты хочешь, чтобы твоё дело сдвинулось с места?

Наверное, такие места есть. Но я их не знаю. Ни одного. Везде, куда мне ни приходилось обращаться, с нами поступали, как с обычными фарангами. То есть очень вежливо, почти по сыновнему, несколько раз толково всё объясняя и убеждаясь, что мы всё поняли.

Вот так, получается, что место, в котором мы живём, сильно отличается от того места, где я имел несчастье родиться. Причём, очень сильно. Сравнивать попросту невозможно…

Вы знаете, я думаю, что те люди, что уезжают к нам трудиться, вскоре возвращаются в полном недоумении. Что за страна, в которой человека разве что ни убивают? А я и говорю – Россия. Наша, понимаешь ли, Родина.

            
                                     На снимках – Паттайя. Её собаки и кошки.