Заповедник Николая Надеждина: История города N

У этого города, как и у всех городов, носящих гордое имя N, нет названия. Но оно ему и не нужно. Зачем, если мы стараемся это название забыть? У города нет истории и нет выдающихся жителей. Ничего у этого города нет. Только одно N - вместо имени. И больше ничего…

Эту историю я выдумал только что. Сегодня мне взбрело в голову, что есть города, о которых мы не хотим вспоминать. И есть города, память о которых переживёт нас самих. В моей жизни к первым городам я бы отнёс… не скажу, какой город. А ко вторым - все остальные. А именно - Инту, Вологду, Череповец, Ярославль, Москву. И ещё десяток-другой городов, в которых мне доводилось жить или просто бывать.

У каждого города есть своя история. Например, у Инты - история Гулага. Этот город - тюрьма народов. Здесь мы открыли для себя понятие несправедливости. Здесь научились жить там, где родились. Сегодня это звучит странно, но я до 34 лет искренне считал, что родился в Инте не просто так. Что я должен, просто обязан прожить свои дни в этом городе. И думал, что никогда не уеду из него.

Потом всё-таки уехал. И сегодня не понимаю, что меня там держало. Возможно, ощущение общей беды. Когда её очень много, она не чувствуется. То есть не ощущается вовсе.

Потом была Вологда. Но я, если честно, ничего не могу сказать об этом городе. Ничего плохого, но и хорошего тоже… ничего. Город, как город. На центральной площади памятник могучим терпельцам революции. Здесь же картофельный склад, устроенный в бывшем храме. Памятник Ленину. Даже два - если считать тот, что стоит в некотором отдалении, через улицу от площади… Кстати, эту улицу можно отнести к самым коротким. Всего-то пятьдесят метров. Или около того. Короче, история забавная.

Вологда запомнилась, как город, в котором всё обустроено согласно российской ментальности. То есть множество церквей - непризнанных пролетарским правительством. А позже - множество церквей, уже признанных им же. Между этими двумя датами времени всего ничего. И ничего толком не поменялось. Как были одни начальники, так они и остались. Как были люди подчинённые, так им и суждено было быть. С одной стороны начальники, с другой - подчинённые. И всё, остальное уже неважно.

Потом я через некоторое время перебрался в Ярославль. Там жила знакомая по Инте. Но оказалось, что знакомства нашего недостаточно. И я, в результате, переехал в Москву.

Эта история случилась в 2001 году. До этого я много раз приезжал в Москву. Немного работал там. Потом снова уезжал в Вологду. Жизнь в Москве меня ни в коем случае не прельщала. Возможно, именно по этому я и остался там…

В моей жизни были такие города, как Ростов-на-Дону. Я там служил в армии. Были ещё какие-то города, о которых надо вспоминать. Например, город Кропоткин. Или Таганрог. Я помню об этих городах. И не хочу о них забывать. Но время настолько неумолимо. И они постепенно забываются.

Теперь в моей жизни есть два совершенно нерусских города. Это Паттайя и Бангкок. В Паттайе я живу сейчас. В Бангкоке буду жить, скорее всего, с весны этого года. Оба города очень непривычны русскому (по сути своей) человеку. Но непривычны в хорошем смысле. Они не агрессивны по отношению ко мне. Русские города, даже родная Инта, были очень агрессивными.

Я потихоньку отхожу от своих соотечественников. Я отпускаю их на почтительное расстояние. Пусть живут, как могут. В своём большинстве это хорошие люди. А те плохие (о которых я, бывает, пишу) уже не заботят меня - как заботили совсем недавно… Всё идёт своим чередом. Абсолютно всё.

На этом мой краткий экскурс в прошлое завершается. И я перехожу к изложению текущих событий.

Мы, в частности, стали посещать Паттайю не только по утрам. Сейчас мы выезжаем туда вечерами. Приезжаем в район «Авеню». Снимаем поступающие из России деньги. Ужинаем в «Майк Шоппинг Молле». И потом пешком идём домой.

На всё это у нас уходит пара часов… Нет, меньше. Около полутора часов. Но дело в том, что мы уже отработали день. И просто отдыхаем. Гуляем по Набережной. Смотрим на приезжий народ. Наблюдаем за жизнью.

К слову, вы знали, что Паттайя - город удивительной проезжей техники? Точно говорю. На дорогах встречается множество «тачек», названия которым в обычном языке не сыщешь. Как, к примеру, назвать мотороллер «Веспа» с коляской и дополнительными фонарями? Этой «Веспе» лет тридцать или даже сорок. А она выглядит так, словно вчера сошла с конвейера. Новенькая, чистенькая. Настоящее произведение искусства.

Или другая «Веспа» - ещё более раннего года выпуска. Я полагаю, что… 1950-го. Или около того. Немножко несуразная, немножко вычурная. Фонарь на переднем крыле. Руль отдельный. Сиденье - одиночное и треугольное. Маленькие колёса (они у «Веспы» всегда маленькие). И с виду абсолютно новая.

Нет, не новая, конечно. Это дизайнерский салон - там, где она стоит. И эту «Веспу» восстанавливали с самого начала. Сначала взяли то, что от неё осталось. Потом ободрали, как следует покрасили. Нашли недостающие детали. Немногое, как оказалось - на «Веспы» деталей сохранилось больше, чем на другие мотоциклы. И получился старый мотороллер. Такой, каким его придумали впервые после войны.

Ладно - «Веспа» есть «Веспа». А как быть с «Харлеями»? Это же вроде бы не такая чудная техника? И её остаётся у населения больше, чем диковинных «Весп»… Так казалось изначально. Но потом оказалось, что «Харлеи» живут своей жизнью. Среди них множество кастомов - переделок под личные вкусы каждого владельца. И этих кастомов в городе пруд пруди. Каждый второй «Харлей» оказывается супер-кастомом. А каждый третий - ещё круче.

Я на счёт «Харлеев» нахожусь в некотором замешательстве. Тогда, когда я приехал в Таиланд, их было уже столько, что голова кругом. Поэтому я и не реагирую на них. В смысле, не вполне реагирую.

Стоит, скажем, такой кастом на дороге. Рычит двигателем. За рулём - тщедушный пожилой юноша с седой бородой и воинственными усами. Поначалу его одежда вызывает острое чувство тревоги. Подойти бы и приодеть его… Но мы не подходим. Цена этих мотоциклов такая, что вызывает зависть у владельцев автомобилей. Поэтому тщедушный вид одежды - это особый шик. Это вроде как признак принадлежности к особой касте. К касте владельцев «Харлеев».

А потом зажигается зеленый сигнал светофора. «Харлей» дико взывает мотором. И начинает двигаться - весьма, между прочим, медленно. И явно неадекватно издаваемым им звукам. И мы медленно провожаем его взглядом. Мы - это Юля и я. Мотоциклисты-теоретики.

И есть у нас легковые автомобили самых причудливых форм. В основном, старые и очень старые машины. Можно сказать, что это архивная техника. В том смысле, что не принадлежащая ни к одной касте, особенно к исторической.

У этой техники своя история. В её основе, как правило, современные останки легковой машины. На неё навешивается старый кузов. Я бы сказал - жалкие остатки кузова, покрашенные, с наведённым на них блеском. Всё вместе представляет собой дикую и нелепую конструкцию, которая может двигаться лишь благодаря психологическому эффекту пофигизма, присущего его владельцу… Честно говоря, я точно не могу сказать, благодаря чему они передвигаются. Нет, о пофигизме речи не идёт. Думаю, причина находится глубже (если может быть глубже). Например, дело в буддизме его таинственного владельца. Или в чем-то ещё.

Во всяком случае, у многочисленных машин под маркой «Моррис» следы личностей их владельцев почти не прослеживаются. Например, один из «Моррисов» принадлежит катою - мужику с бабскими чертами. Другой (более-менее новый) эксплуатируется приезжими - бледнолицыми фарангами. Третий «Моррис» стоит без движения. И так далее.

Есть и другая техника. Её большая часть принадлежит тем людям, которые молодыми и богатыми разъезжали по Таиланду в сороковые-пятидесятые годы. Сейчас они старые и очень старые люди. И техника эта если им и принадлежит, то эксплуатируется уже другими людьми. Не особенно богатыми, но любящими свои престарелые «тачки». И отдающими им всё своё свободное время (как и не свободное - времени у них с избытком).

Больше всего меня удивляет владение старыми «Мерседесами». Очень старыми - судя по очертаниям. Но до сих пор хорошо сохранившимися. Я вижу в этих «Мерседесах» следы многочисленных перепродаж, смены хозяев, долгих ремонтов. Машины на ходу. Им не страшны ни дожди, ни засухи. В любую погоду они просто… стоят. Ну, да - припаркованные к своим местам. Потом, спустя лет шесть или десять, их перевозят в другое место. И они стоят уже там - прославляя своего забытого последнего владельца. Что с ними происходит в конце концов, неизвестно. Возможно, их перевозят в какое-то окончательное место, где предают закланию. Или воздвигают им памятник - в виде пыльных, очень пыльных автомобильных останков. Короче, дальнейшие следы этой техники теряются.

И совсем уж дико, на мой взгляд, выглядят старые корабли… О, это настоящая тема, порассуждать о которой мне хочется беспрестанно. Одна такая стоянка находится прямо под мостом - на дороге к Уокин Стрит. Ну, да - мост со стороны Третьей улицы, который выходит на самый что ни на есть морской пирс, с которого отплывают корабли. Здесь стоят штук пять кораблей. Точнее - катеров. Один из которых разбит так сильно, что выглядит изваянием самому себе. У него нет бортов, нет перемычек. Есть только половина одного борта. И - всё.

Любой человек может заглянуть вовнутрь корабля. Может осмотреться. И может даже вздремнуть внутри него. Но этого не происходит. Корабль, судя по всему, не принадлежит уже никому. И никому не приходит в голову забраться в него. С чего - в чужие-то владения? Это же восточный мир, где у каждого корабля есть свой дом. Который может оказаться и последним домом на пути в… нирвану.

У нас один знакомый купил себе старый корабль. Мы его давно не видели. Но знаем, что до наступления высокого сезона корабль находился на ремонте. У него отказал двигатель. И корабль едва ни пошёл ко дну. Но сейчас всё нормально. Корабль не утонул. Он продолжает служить своему хозяину… Впрочем, может быть и не продолжает. Может, он служит ему только пристанищем для ночлега. И никуда уже не плавает.

А что, тоже неплохо. И выглядит даже лучше, чем если бы плавал. Стоит себе и… стоит. И уж точно никого не утопит.